Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

[Введите текст]

План

Введение

1. Жанр элегии

2. Элегическое наследие В.А. Жуковского

3. Элегии К.Н. Батюшкова

4. Элегии в творчестве поэтов пушкинского круга

5. Элегия в творчестве Пушкина и Баратынского

Заключение

Список литературы

Введение

Элегия - самый распространенный лирический жанр эпохи романтизма - в русской поэзии начала ХIХ века. Элегия была неразрывно связана с эпохой романтизма пришедшей на смену эпохе Просвещения Большую роль в развитии элегии имело творчество Жуковского, Батюшкова, Дельвига, Кюхельбекера, Пушкина.

Цель работы - рассмотреть элегический жанр в русской поэзии начала XIX века.

1. Жанр элегии

История элегии насчитывает не одно тысячелетие. Элегический дистих - вид античной строфы; двустишие, первая строка которого имеет форму гекзаметра (см. одноименную статью), а вторая - пентаметра: Пентаметр (греч. pentametros) - пятимерник; последний в древнегреческом стихе долгий слог иногда превращался в краткий, и тогда 6-стопный (6-мерный) стих сокращался на 1 стопу. Пентаметр отдельно от гекзаметра не использовался, поэтому встречается только в элегическом дистихе. Можно заметить, что оба полустишия пентаметрической строки симметричны (3-стопный дактиль с мужской клаузулой) и одинаково соотносятся с левым полустишием в гекзаметре. Особенно четко симметрия частей пентаметра проявилась в русской силлабо-тонической поэзии. Поэтому допустимые стопные замены встречаются в пентаметре значительно реже, чем в гекзаметре В элегическом дистихе строки гекзаметра и пентаметра противопоставлены по ряду признаков. Прежде всего, по интонационному узору, что ярко проиллюстрировано в работе стиховеда О.И. Федотова

Будучи динамическим жанром, элегия существенно различается в те или иные исторические эпохи и в разных национальных традициях. Не должно смущать и то обстоятельство, что жанр элегии может быть сразу представлен несколькими жанровыми разновидностями. Так, элегия - самый распространенный лирический жанр эпохи романтизма - в русской поэзии начала ХIХ века предстает преимущественно в виде кладбищенской элегии (в духе "Сельского кладбища" Т. Грея). В 1810-1820-е годы начинает господствовать форма унылой элегии, получившая свое классическое выражение в лирике В. А. Жуковского и породившая огромное количество эпигонов.

Если произведение составлено из нескольких строф элегического дистиха, то могут быть противопоставлены по смыслу не стихи, а смежные двустишья. Так устроены некоторые эпиграммы Пушкина (“Царскосельская статуя”, “Отрок”). Наконец, парадоксальность, изначально свойственную форме элегического дистиха, могут выражать парные произведения. Парные эпиграммы у Пушкина - “На перевод Илиады” (восторженный отзыв) и “К переводу Илиады” (критический отзыв), “На статую играющего в свайку” (“книжное”, идеализирующее описание древнегреческого юноши) и “На статую играющего в бабки” (живое, реалистическое описание русского юноши из простонародья).

Выбор Пушкиным формы элегического дистиха для названных произведений далеко не случаен: они так или иначе связаны с темой Античности (царскосельская статуя и статуя играющего в свайку - подражания античным скульптурам, адресат эпиграмм на “Илиаду” Н.И. Гнедич - переводчик с древнегреческого языка).

Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,

Боком одним с образцом схож и его перевод.

(А.С. Пушкин. К переводу Илиады)

Ту же связь обнаруживаем и в стихотворениях “Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?..”, “Рифма”, “Труд”.

Эта связь была определена широкой популярностью формы в древнегреческой, а затем и в древнеримской поэзии. Сперва чередование строк гекзаметра и пентаметра распространилось в лирическом жанре элегии (с патриотической тематикой - у Каллина и Тиртея, с любовной - у Мимнерма). В римской поэзии элегический дистих проникает как в предельно малые формы (эпиграммы Катулла), так и в большие (“Наука любви” Овидия).

Средневековые поэты-латинисты создают многочисленные подражания древним классикам, активно используя элегический дистих в жанрах эпитафии, сатирической эпиграммы, послания, даже научного трактата в стихах.

Пик интереса к элегическому дистиху - как в западноевропейской, так и в русской поэзии - приходится на период романтизма. Немецкие поэты И.В. Гете и Ф. Шиллер создают широкий цикл эпиграмм “Ксении”, вместивший несколько сотен сатирических двустиший.

2. Элегическое наследие В.А. Жуковского

Поэзия Жуковского поражала современников и привлекает сегодняшних читателей своей музыкальностью, мелодичностью. Он создал музыкальный словесный поток, в котором “слова - это ноты”.

Уж вечер... облаков померкнули края,

Последний луч зари на башнях умирает;

Последняя в реке блестящая струя

С потухшим небом угасает.

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;

Простершись на траве под ивой наклоненной,

Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,

Поток, кустами осененный.

Это строки из элегии “Вечер”, где музыка и слово будто слились воедино. Содержание ее составляет лирическое переживание при созерцании поэтом природы, которое вызывает меланхолические воспоминания и раздумья о дружбе, “о счастье юных дней”, об умерших друзьях, о своей судьбе и своем призвании:

Сижу задумавшись; в душе моей мечты;

К протекшим временам лечу воспоминаньем.

О дней моих весна, как быстро скрылась ты

С твоим блаженством и страданьем!

Мне рок судил: брести неведомой стезей,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать под сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

В элегии “Невыразимое” Жуковский сам определил своеобразие своего творчества: предметом его поэзии было не изображение видимых явлений, а выражение мимолетных неуловимых переживаний.

Невыразимое подвластно ль выраженью?

Поэт желает удержать в полете

Не красоту невидимых явлений,

Но то, что слито с сей блестящей красотою, -

Сие столь смутное, волнующее нас,

Сей внемлемый одной душою

Обворожающего глас,

Сие к далекому стремленье,

Сей миновавшего привет...

В этом суть поэзии Жуковского. Она - история души поэта, его волнений, мечтаний и дум, лирическим выражением которых становятся его элегии. Тема очарования души, одаренной вдохновением, видением прекрасного, всегда мгновенного и невыразимого, с которой связывается у Жуковского понимание поэзии, была основной для его творчества. Она особенно ярко раскрывается в элегии “Таинственный посетитель”, о неуловимом чувстве очарования и томления души по неведомому идеалу говорят и стихотворения “Минувших дней очарованье...”, “К мимо пролетевшему знакомому гению”, “Я музу юную, бывало...”.

Тот же характер элегического очарования и идеальности несет в себе любовная лирика Жуковского, посвященная М.А. Протасовой. К ней относятся стихотворения “Мой друг, хранитель ангел мой...”, “О, милый друг! теперь с тобою...”, “К ней”, “Ты предо мной стояла тихо”

Жуковский знал и изображал внутренний мир человека, не удовлетворенного действительностью и очарованного невыразимой красотой любви, дружбы, природы, воспоминаний о пережитом счастье, надежд и романтических упований на далекое, неведомое, “очарованное Там”.

В медитативно-пейзажных элегиях Жуковского («Сельское кладбище», «Вечер», сюда же примыкает «Славянка») есть и описания сельской природы в духе державинской «вещественности». Этот стиль, естественно, не был открытием Жуковского, хотя в ином контексте и он приобретал новый колорит.

Одним из замечательнейших романтических произведений Жуковского является элегия «Славянка». «Могущество и разнообразие слога», о которых писал Пушкин, ей свойственны в высочайшей степени. И это разнообразие - прежде всего разнообразие впечатлений внешнего мира, на которые остро реагирует человеческое сознание. В «Славянке» воедино слиты впечатления сельской природы и размышления о славе отечества, грустные воспоминания, удивительные по зоркости наблюдения.

Воспоминанье здесь унылое живет;

Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,

Оно беседует о том, чего уж нет,

С неизменяющей Мечтою...

За патриотическими мечтами «бессмертия и славы» следуют почти «державинские» строки о стуке цепов и бегущих стадах, о возах со снопами и т.д., а затем - поразительно точное и в то же время опоэтизированное изображение зримого, внешнего мира:

Здесь храм между берез и яворов мелькает;

Там лебедь, притаясь у берега в кустах,

Недвижим в сумраке сияет.

Восприятие почти незаметных и для «прозаического» ума несущественных «событий», происходящих вокруг, подготовляет кульминацию стихотворения - романтический контакт «души» поэта с «душою» мира:

И воцарилася повсюду тишина;

Все спит... лишь изредка в далекой тьме промчится

Невнятный глас... или колыхнется волна...

Иль сонный лист зашевелится...

Смотрю... и мнится, все, что было жертвой лет,

Опять в видении прекрасном воскресает;

И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,

С надеждой к сердцу прилетает.

Но где он?.. Скрылось все... лишь только в тишине

Как бы знакомое мне слышится призванье,

Как будто Гений путь указывает мне

На неизвестное свиданье.

Лирические мотивы так естественно и незаметно меняются, что стихи становятся единым, живым, плавно льющимся музыкально-лирическим потоком, в котором отражается душа с малейшими оттенками и нюансами ее переживаний.

Элегия «На кончину ее величества королевы Виртембергской», по словам Белинского - «скорбный гимн житейского страдания и таинства утрат».

Жуковский рисует смерть Екатерины Павловны, сестры Александра I, не как смерть королевы (само это слово фигурирует только в названии), но как смерть молодой и красивой женщины; тема стихотворения - трагичность и несправедливость безвременной смерти молодой матери и жены. Жуковский последователен и верен своему несоциальному принципу изображения человека: мы видим в элегии как бы другой полюс его надсоциального гуманизма: на одном полюсе был «селянин», на другом - королева Виртембергская, в обоих Жуковскому важно их объединяющее «святейшее из званий - человек» (слова из послания Александре Федоровне, 1818 г.).

Скажи, скажи, супруг осиротелый,

Чего над ней ты так упорно ждешь?

С ее лица приветное слетело;

В ее глазах узнанья не найдешь;

И в руку ей рукой оцепенелой

Ответного движенья не вожмешь.

О! верь, отец, она невозвратима.

Супруг, зовут! иди на расставанье!

Сорвав с чела супружеский венец,

В последнее земное провожанье

Веди сирот за матерью, вдовец...

Жуковский в этой элегии с большой силой воссоздает смятенную несправедливостью судьбы человеческую мысль:

Ты улетел, небесный посетитель;

Ты погостил недолго на земли;

Мечталось нам, что здесь твоя обитель,

Навек своим тебя мы нарекли...

Пришла судьба, свирепый истребитель,

И вдруг следов твоих уж не нашли:

Прекрасное погибло в пышном цвете...

Таков удел прекрасного на свете!

Губителем, неслышным и незримым,

На всех путях Беда нас сторожит;

Приюта нет главам, равно грозимым;

Где не была, там будет и сразит.

Вотще дерзать в борьбу с необходимым:

Житейского никто не победит;

Гнетомы все единой грозной Силой;

Нам всем сказать о здешнем счастье: было!

У Жуковского есть замечательные произведения «поэзии мысли» - попытки воплотить сложную, стремящуюся познать законы человеческой жизни мысль, часто трагическую и философски значительную. Эти устремления в наибольшей степени выражены в «античных» балладах, в стихотворении «Цвет завета», послании к Александре Федоровне и в особенности в элегии «На кончину ее величества королевы Виртембергской».

В этой элегии сама мысль человека дана как способность «души». Жуковский не отделяет мысль от чувства. Подобная тенденция свойственна и медитативной элегии сентиментализма, но там «чувствительность» была эмоциональным дополнением к вполне рациональным суждениям. Сочетание «мысли» и «чувства» там несколько механистично

Но если вдруг, нежданная, вбегает

Беда в семью играющих Надежд;

Но если жизнь изменою слетает

С веселых, ей лишь миг знакомых вежд

И Счастие младое умирает,

Еще не сняв и праздничных одежд...

Тогда наш дух объемлет трепетанье

И силой в грудь врывается роптанье.

О наша жизнь, где верны лишь утраты,

Где милому мгновенье лишь дано,

Где скорбь без крыл, а радости крылаты

И где навек минувшее одно...

3. Элегии К.Н. Батюшкова

Среди произведений Батюшкова выделяется несколько написанных в разное время интимных элегий, где личное чувство поэта выражено более непосредственно. Это - «Воспоминания 1807 г.» и «Выздоровление» (оба между 1807-1809 гг.); «Вечер» (1810); «Тень друга», «Элегия» («Я чувствую, мой дар в поэзии погас...», 1815), «Разлука» («Напрасно покидал страну моих отцов...»), «Пробуждение» (1815). Чувство горести обусловлено несчастливой любовью, потерей дружбы, личным душевным опытом. Батюшков достигает здесь не только эмоциональной напряженности, но и подлинного психологизма.

Элегии этого типа можно разделить на две группы. Первую составляют стихотворения, в которых переживание воссоздается с помощью эпических или драматических приемов. В «Воспоминаниях 1807 г.», «Разлуке» («Напрасно покидал страну моих отцов...») и «Элегии» (1814) рассказана история верной любви. Поэт посещает разные страны, он сражается, любуется природой, но и в «столице роскоши», и на «Марсовых полях» его чувство постоянно:

Твой образ следовал с любовию за мною;

С печальным странником он неразлучен стал.

Как часто в тишине, весь занятый тобою,

В лесах, где Жувизи гордится над рекою,

И Сейна по цветам льет сребреный кристалл...

Я имя милое твердил

В прохладных рощах Альбиона,

И эхо называть прекрасную учил

В цветущих пажитях Ричмона.

(Элегия «Я чувствую, мой дар в поэзии погас...»)

Здесь лирическая тема решена эпически (даже с «цитированием» прямой речи - «я сказал»):

Исполненный всегда единственно тобой,

С какою радостью ступил на брег отчизны!

«Здесь будет, - я сказал, - душе моей покой...»

Как снова счастье мне коварно изменило...

В твоем присутствии страдания и муки

Я сердцем новые познал...

Элегия «Таврида», насыщенная сугубо литературными реминисценциями, в то же время вся строится на личной, «простодушно» доверительной интонации, на прямом обнаружении авторского «я» («Со мною делишь... Со мной в час вечера... Со мной, всегда со мной...» и т. д.).

Одна из лучших и наиболее типичных для Батюшкова элегий - «Тень друга»:

Вечерний ветр, валов плесканье,

Однообразный шум и трепет парусов,

И кормчего на палубе взыванье

Ко страже, дремлющей под говором валов, -

Все сладкую задумчивость питало.

Как очарованный, у мачты я стоял

И сквозь туман и ночи покрывало

Светила Севера любезного искал.

Вся мысль моя была в воспоминанье

Под небом сладостным отеческой земли,

Но ветров шум и моря колыханье

На вежды томное забвенье навели...

Монолог, обращенный к тени друга, явившейся поэту (с описанием погребения), исчезновение тени, данное почти в державинском стиле, и трогательны и эпически обстоятельны:

Лиризм наиболее интимных элегий Батюшкова - очень мягкий, нежный, сдержанный, чуждый какой бы то ни было аффектации, не только патетической, но и «чувствительной». Лирическое самораскрытие осуществляется не столько погружением в себя, сколько изображением внешнего мира, пробуждающего чувства поэта. Так, в «Выздоровлении» и особенно в «Моем гении» композиционным центром является образ любимой женщины, к которой обращен благодарный восторг поэта. В «Пробуждении» интенсивность любовной тоски дана как бесчувственность к дивной красоте природы, ставшей главным предметом изображения:

Ни сладость розовых лучей

Предтечи утреннего Феба,

Ни кроткий блеск лазури неба,

Ни запах, веющий с полей,

Ни быстрый лет коня ретива

По скату бархатных лугов,

И гончих лай, и звон рогов

Вокруг пустынного залива -

Ничто души не веселит,

Души, встревоженной мечтами...

Отражением воззрений, характерных для последних лет творчества поэта, явились две его элегии - «На развалинах замка в Швеции» (1814) и «Переход через Рейн» (1816). Перед читателем разворачиваются картины далекого исторического прошлого норманнов и германских племен, рожденных [в воображении поэта.

Там пели звук мечей и свист пернатых стрел,

И треск щитов, и гром ударов!

Кипящую брань среди опустошенных сел

И грады в зареве пожаров...

4. Элегии в творчестве поэтов пушкинского круга

В России к этой форме часто обращаются стихотворцы пушкинского круга А.А. Дельвиг (“Купидону”, “Мы”, “Утешение”, “Смерть” и др.) и В.К. Кюхельбекер (“Разлука”, “К Матюшкину”, “Отчизна”, “Memento mori” и др.).

Приведем здесь “Элегию“ Кюхельбекера.

Цвет моей жизни, не вянь! О время сладостной скорби,

Пылкой волшебной мечты, время восторгов,- постой!

Чем удержать его, друг мой? о друг мой, могу ли

привыкнуть

К мысли убийственной жить с хладной, немою душой,

Жить, переживши себя? Почто же, почто не угас я

С утром моим золотым? Дельвиг, когда мы с тобой

Тайными мыслями, верою сердца делились и смело

В чистом слиянии душ пламенным летом неслись

В даль за пределы земли, в минуту божественной

Было мне умереть, в небо к отцу воспарить,

К другу созданий своих, к источнику вечного света!-

Ныне я одинок, с кем вознесуся туда,

В области тайных знакомых миров? Мы розно, любезный,

С грозной судьбою никто, с жизнью меня не мирит!

Ты, о души моей брат! Затерян в толпе равнодушной,

Твой Вильгельм сирота в шумной столице сует,

Холод извне погашает огонь его сердца: зачем же

Я на заре не увял, весь еще я не лишен

Лучшей части себя - благодатных святых упований?

В памяти добрых бы жил рано отцветший певец!

По натуре Дельвиг был безмятежный созерцатель; Пушкин любил его за "детскую ясность" души и трунил над его спокойствием и солидностью, говоря, что он "родился женатым". Основной тон его элегий - идиллический; его любимые темы - лень, покой, тишина; его занимали онтологические мотивы, дальше которых не шел его чисто внешний "эллинизм". Немец по происхождению, Дельвиг, однако, за свои симпатии к народной русской поэзии и талантливые подражания народной песне может быть назван одним из первых русских поэтов-народников, правда, не без примеси немецкой сентиментальности и романтической меланхолии. "Идиллии Дельвига для меня удивительны, - писал Пушкин, - какую силу воображения должно иметь, чтобы так совершенно перенестись из XIX столетия в золотой век, и какое необыкновенное чутье изящного, чтобы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания и немецкие переводы". Этот отзыв не лишен дружеского преувеличения, но идиллии - действительно лучшая часть поэтического наследия Дельвига.

5. Элегия в творчестве Пушкина и Баратынского

К середине 1820-х годов уже ощутимо проявляется кризис элегического жанра. В статье "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие" (1824) В.К. Кюхельбекер усиленно критикует замкнутость элегического типа сознания, его исключительную сосредоточенность на самом себе, на "своих скорбях и наслаждениях" и предлагает обратиться к жанру общественной оды. Однако творчество ведущих поэтов эпохи, Пушкина и Баратынского, показывает, что жанр элегии еще не исчерпал всех своих потенциальных возможностей. Поиск новых средств художественной выразительности, кардинальный пересмотр устаревшей концепции личности приводит этих поэтов к обретению новой философии жанра.

Историческое развитие жанра элегии убеждает в том, что элегия (как и многие другие динамические жанры) подвижна в своем идейно-эстетическом составе и, несмотря на известный традиционализм, все-таки способна к внутренней перестройке, а нередко и к кардинальному обновлению собственного "лица". В творчестве отдельных поэтов мы встречаемся, как правило, с совершенно индивидуальными вариантами элегии - оригинальными модификациями как жанровых разновидностей, так и жанра в целом.

В самом общем виде жанр - это устоявшийся в культуре ценностный тип отношения человека к миру. Так, наверное, никто не спутает элегическое состояние с пафосом гневной инвективы, черты идиллического мира с трагизмом балладной ситуации. Культурная картина мира (конечно, ее отдельный фрагмент или какой-нибудь существенный аспект) прессуется и отшлифовывается в философии жанра, навсегда запечатлевается в его эстетической структуре.

Между тем нельзя забывать, что концепция жанра далеко не исчерпывается аспектом нормативной поэтики. В литературе нового времени художник мыслит уже не жанровыми канонами, точнее, не в строго очерченных границах определенных канонических моделей, а в свободном культурно-историческом пространстве родовой "памяти жанров" (понятие М.М. Бахтина), перед ним открыто широкое поле эстетических экспериментов по жанровому синтезу.

Основоположник одного из направлений в отечественной жанрологии М.М. Бахтин предлагал выделять в концепции жанра несколько аспектов: аспект социологической поэтики (или конвенциональные отношения автора и читателя), аспект генетико-эволюционный (приведем в этой связи только одну бахтинскую цитату: "Жанр - представитель творческой памяти в процессе литературного развития") и собственно эстетический аспект (или архитектоническую форму произведения). По принципиальному убеждению ученого, "существенная жизнь произведения" (заметим, не сам текст, понятый формалистически, а именно эстетический объект) раскрывается во всей глубине лишь в процессе субъектно-личностного понимания, как "событие динамически-живого отношения героя и автора", как встреча по крайней мере двух сознаний. Именно такой эстетико-феноменологический подход к природе лирического жанра противопоставляется ученым традиционно академическому, в основе своей позитивистскому методу анализа.

Существенная жизнь лирического жанра не исчерпывается его канонической моделью. В динамической концепции жанра, более соответствующей эстетическим реалиям нового времени, уже не нормативная поэтика, а индивидуально-творческая эстетика начинает занимать ведущее место. Таким образом, наряду с вполне очевидными и давно выделенными конвенциональным (или коммуникативным) и генетико-эволюционным (или культурологическим) аспектами в концепции лирического жанра заявляет о себе еще один, может быть самый важный и основополагающий, аспект - эстетико-феноменологический.

Но одно дело теоретически признать историческую изменчивость жанра, его динамическую природу, а другое (и значительно более сложное) - объяснить сам механизм этой изменчивости в индивидуальной художественной практике поэтов, в конкретно разворачивающейся динамике "существенной жизни произведения". Может показаться, что концепция жанрового синтеза дает ответ на поставленный вопрос. Но согласно этой концепции новационный процесс жанрообразования в лучшем случае предстает как умелое комбинирование различных жанровых элементов, причем сам процесс комбинации воспринимается как безличный, иными словами, безотносительно к творческому сознанию художника. Вместе с тем процесс новационного жанрообразования в поэзии нового времени должен быть осмыслен как имманентный художественному сознанию творца, что находит свое адекватное выражение в развертывании индивидуально-эстетического опыта, в своего рода феноменологии жанра.

Продолжим разговор о жанре элегии в поэзии Пушкина и Баратынского. Разбор конкретных лирических произведений этих авторов позволит уточнить само определение природы элегического жанра, ибо широко бытующее в школьной среде представление об элегии как "песни печального содержания" (В.Г. Белинский), с нашей точки зрения, не выдерживает какой бы то ни было серьезной критики.

Обратимся к знаменитому болдинскому шедевру Пушкина "Безумных лет угасшее веселье...", имеющему характерное заглавие "Элегия". Несколько форсируя результаты исследования, заметим, что "элегия" - не только жанровое обозначение, но и тема стихотворения, объект пушкинской феноменологии лирического жанра.

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть -на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной (3,169).

Форма стихотворения - четырнадцатистрочник, выполненный 5-стопным драматическим ямбом парной рифмовки. Графически "Элегия" поделена самим поэтом на две части - секстину (или шестистишие) и октаву (восьмистишие), что отдаленно напоминает структуру "перевернутого", или "опрокинутого", сонета. Сама аналогия с сонетной формой, как мы постараемся показать в дальнейшем, не может быть признана случайной. В какой-то мере генезис подобной стиховой композиции у Пушкина находит следующее объяснение: в альманахе "Северные цветы на 1829 год" Баратынский публикует фрагмент 36-й элегии А. Шенье "Под бурею судеб, унылый, часто я..." - тоже четырнадцатистрочник, только 6-стопного ямба парной рифмовки, с характерным синтаксическим членением 6+8. Связь пушкинского текста и текста-прецедента Баратынского отмечена в специальной статье Л.Г. Фризмана

Но опосредована эта связь (помимо элегии А. Шенье) еще и диалектическим развитием поэтической мысли, свойственным жанровой структуре сонета.

Композиция сонета, этого в высшей степени драматического и диалектического жанра, представляет, наверное, самую совершенную форму воплощения поэтической мысли. Обращение Пушкина к этому жанру (в его классическом варианте) состоялось сравнительно поздно -болдинской осенью 1830 года (кстати, тогда же им написано и стихотворение "Элегия"). "Сонет" ("Суровый Дант не презирал сонета..."), "Поэту" и "Мадонна" - вот три классических образца пушкинского сонета. Причем показательно, что во всех трех случаях поэт отходит от формального канона - нарушает порядок чередования рифм в катренах, свободно варьируя перекрестный и охватный типы рифмовки, или практикует сплошную рифму в катренах и терцетах. В сонете "Мадонна" поэт допускает еще большую вольность - перенос из второго катрена в соседнюю секстину, а также повтор, по крайней мере дважды, одних и тех же лексем. Все это дало в свое время основание поэту П.П. Бутурлину - замечательному русскому сонетисту - заявить, может быть слишком категорично, что "сонеты Пушкина -не сонеты".

Еще более показательно, что задолго до болдинской осени 1830 года Пушкин обратился к форме четырнадцатистрочника, синтаксически подражающего строфике сонета. Первым на данную стиховую форму, т. е. целостное сочетание четырнадцати ямбических стихов с семью различно расположенными рифмами, обратил внимание Р. О. Якобсон. Исследователь выделил у Пушкина целый ряд таких стихотворений: "Муза" (1821), "Умолкну скоро я..." (1821), "Из письма к Вяземскому" (1825), "Я был свидетелем златой твоей весны..." (1825), "Элегия" (1830), "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." (1830?). Более того, он даже причислил форму четырнадцатистрочника к разряду "излюбленных композиционных единиц" Пушкина-поэта. Представляется, что подобная конвергенция форм - четырнадцатистрочника вольной рифмовки и сонета - объясняется не столько их прямой генетической связью, сколько внутренним типологическим родством.

Возвращаясь к пушкинскому стихотворению "Элегия", следует особо отметить, что, в плане формы отходя от установленного канона, в плане содержания Пушкин соблюдает свойственную сонету диалектику развития лирической темы, условно говоря, ее трехчастность (тезис-антитезис-синтез), что подтверждается и синтаксической схемой 4+4+6 (интересно, что графическая разбивка стиха надвое, т.е. 6+8, вступает в отношения дополнительности с его тройственным синтактико-семантическим членением). При этом примечательно, что каждая из трех выделенных композиционных частей содержит внутреннее противоречие, гармонически разрешаемое поэтом.

Так, первые два двустишия, разделенные противительным союзом но, моделируют временной переход от прошлого к настоящему - сам процесс претворения тяжелого душевного опыта в "светлую печаль". Третье двустишие вводит тему будущего (грядущего волнуемое море), которое рисуется пока фатально и однозначно как труд и горе -по контрасту с угасшим весельем минувших лет. Но следующее двустишие, кстати говоря, опять-таки вводимое противительным союзом, дает совершенно новую обработку уже заявленной темы предвидений судьбы. Непреложному фатуму действительности, трагической мысли о смерти поэт решает противопоставить категорический императив: "Но не хочу, о други, умирать; / Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать".

Заметим, что данное двустишие приходится ровно на середину всей лирической композиции. Оно резко отличается от предшествующих и в грамматическом плане. Модальные конструкции маркируют ввод иной реальности - реальности поэтической мечты, преодолевающей трагические законы земного материального мира. Об этом Пушкин прекрасно скажет в другом болдинском стихотворении: "Тьмы низких истин мне дороже / Нас возвышающий обман" (3, 189). Особая волевая решимость лирического субъекта подчеркнута тавтологической внутренней рифмой, приходящейся на мужские цезуры первых полустиший рифмующихся попарно стихов: Но не хочу... -Я жить хочу... При этом важно отметить, что полное звуковое тождество (или тавтологическая рифма) оборачивается у Пушкина существеннейшим для всего стихотворения семантическим контрастом. Специфически пушкинским представляется также следующее обстоятельство: элегическая медитация, осваивая экзистенциальную проблематику, не случайно разворачивается в тесных рамках уединенного сознания, но удивительно, что начиная с 7-й строки она выходит в широкий мир дружеского общения, предполагающего установку на диалог (в этом плане показательна фигура обращения о други).

Последнее шестистишие открывается вводной конструкцией и ведаю. Семантика глагола указывает не на рациональный характер познания, а на целостное постижение бытия, мудрое ведание самой жизни. Поэт с упованием устремляет свой взгляд в будущее, вера помогает ему обнаружить еще не раскрытые грани бытия, его богатые, поистине неисчерпаемые потенциалы смысла. В структурном отношении указанное шестистишие представляет единое синтаксическое целое. В семантическом плане это конкретизация темы, начатой предшествующим двустишием, неожиданно открывающаяся сознанию поэта возможность гармонического преображения жизни силою творческой мечты. Как того требует жанровый канон сонета, заключительное шестистишие вбирает в себя и тему предшествующих катренов (ср.: "Меж горестей, забот и треволненья", "на мой закат печальный"), включая ее в новообразующийся плодотворный синтез. Несмотря на трагическое осознание неизбежности смертного часа, жизнь, по Пушкину, таит в себе непоколебимое благо, неисчерпаемые потенциалы наслаждения, вечно высвобождающееся чудо катарсиса.

Прослеженная нами диалектика развития лирической мысли, свойственная сонету, находит подтверждение и в философии элегического жанра -прежде всего в описании смешанных ощущений. Было бы глубоким заблуждением считать, что элегия ограничена только эмоцией печали и соответствующим этой эмоции содержанием. В опубликованном в журнале "Сын Отечества" за 1814 год "Рассуждении об элегии" (автор Мальт-Брен) читаем: "Размер сей, составленный из гекзаметра и пентаметра (речь идет о традиционном для жанра элегии стихотворном размере -элегическом дистихе; здесь и далее в цитате курсив автора. -О.З.), как кажется, изобретен в подражание двойной лидийской флейте, на которой играли перед войсками попеременно в два тона: в мажоре и в миноре. Величественный размер гекзаметра и живой ход пентаметра были, так сказать, изображением двутонной лидийской флейты и, подобно ей, услаждали слух смешением силы и легкости, живости и спокойствия". Пушкин, по всей видимости, был знаком с содержанием данного рассуждения.

Подобные замечания можно найти и в эстетических работах Гердера, а также в "Опыте науки изящного" А.И. Галича -ученика немецких философов и, как известно, лицейского учителя Пушкина. "Элегия, -писал А.И. Галич, -как тоскливое (здесь и далее в цитате курсив наш. -О.З.) или веселое пение, возбужденное воспоминанием, относится своей поэзией к былым или минувшим страдательным состояниям души, которые охладели теперь до того, что мы можем уже представлять себе их в мыслях, не чувствуя дальних потрясений и, например, хотя со слезами еще на глазах, но у же с расцветающею на устах улыбкою воспевать блага, которых лишаемся". В программной элегии "Меланхолия" Н. М. Карамзин давал следующее определение эмоционально-эстетической природе элегического состояния:

О Меланхолия! нежнейший перелив

От скорби и тоски к утехам наслажденья!

Веселья нет еще, и нет уже мученья;

Отчаянье прошло... Но, слезы осушив,

Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешь

И матери своей, Печали, вид имеешь.

В свете всего вышеприведенного становится понятной пушкинская феноменология элегического жанра. В своем стихотворении поэт воспроизводит с удивительной точностью, доходящей подчас до эмблематической выраженности, жанровое лицо элегии: причудливое сочетание еще не высохших на глазах слез и уже расцветающей на устах улыбки. Сама переходность элегического состояния, смешанная природа чувств лирического субъекта подчеркивается у Пушкина грамматической формой будущего времени, сулящей желанную, но во многом еще недоступную перспективу, а также вводным оборотом может быть ("И может быть -на мой закат печальный / Блеснет любовь улыбкою прощальной"), который указывает на неустойчивость обретенной гармонии, хрупкость самой поэтической мечты.

Тем самым окончательно проясняется феноменологический образ элегии, рисующийся в творческом сознании Пушкина. Взаимными усилиями двух жанров -философией элегии и композиционной структурой сонета -поэт добивается поразительного ощущения гармонии противоречий, "двусмысленного апофеоза бытия".

Отмеченный эстетический эффект пушкинской "Элегии" особенно наглядно проявляется на фоне стихотворения Баратынского "Из А. Шенье":

Под бурею судеб, унылый, часто я,

Скучая тягостной неволей бытия,

Нести ярмо мое утрачивая силу,

Гляжу с отрадою на близкую могилу,

Приветствую ее, покой ее люблю,

И цепи отряхнуть я сам себя молю.

Но вскоре мнимая решимость позабыта

И томной слабости душа моя открыта:

Страшна могила мне; и ближние, друзья,

Мое грядущее, и молодость моя,

И обещания в груди сокрытой музы -

Все обольстительно скрепляет жизни узы,

И далеко ищу, как жребий мой ни строг,

Я жить и бедствовать услужливый предлог.

Элегическая медитация Баратынского четко делится на две части, границей между которыми выступает противительный союз но в 7-й строке. Развитие поэтической мысли идет от тезиса к антитезису, что подчеркнуто системой лексико-семантических оппозиций: так, унынию и скуке от тягостной неволи бытия, стимулирующим решимость лирического субъекта (пусть и мнимую) на самоубийство, противопоставлена томная слабость души и обольстительность самой жизни с ее грядущими упованиями и воспоминаниями молодости. Если в первой части ярмо бытия оказывается непосильно, а образ цепей настоятельно связан с ощущением неволи, то во второй части цепи рока, давящие и порабощающие, заменяются на узы жизни, которые, напротив, скрепляют индивидуальное бытие. Роль синтеза в поэтической композиции у Баратынского выполняет последнее двустишие, оно подводит итог тому, что заявлено в двух предыдущих частях: отзвуки недавней трагедии еще слышны (ср.: "как жребий мой ни строг"), но сила жизни берет свое. Заключительное резюме вбирает в себя достойный итог и первого и второго размышления, что подтверждается окончательно найденной формулой "жить и бедствовать".

Итак, рассмотренные нами образцы элегий Пушкина и Баратынского убеждают в том, что жанр элегии в своем историческом развитии обнаруживает необыкновенную динамичность, стыкуясь с различными темами, начиная с любовной и кончая философско-метафизической. Подвергаясь существенной трансформации, изменяясь почти до неузнаваемости (если исходить из канонических представлений о жанре), элегия во всех ее индивидуальных модификациях все равно остается единым жанром. Вот что писал о законах жанрового развития Ю.Н. Тынянов: "Представить себе жанр статической системой невозможно уже потому, что самое-то сознание жанра возникает в результате столкновения с традиционным жанром (т.е. ощущения смены -хотя бы частичной -традиционного жанра "новым", заступающим его место). Все дело здесь в том, что новое явление сменяет старое, занимает его место и, не являясь "развитием" старого, является в то же время его заместителем. Когда этого "замещения" нет, жанр как таковой исчезает, распадается"http://www.eunnet.net/proceedings/?base=mag/0011(03_06-1999)&xsln=showArticle.xslt&id=a01&doc=../content.jsp - ref15#ref15.

При этом вот что примечательно: возобновляясь все в новых и новых формах, иными словами, постоянно "смещаясь", элегия предполагает и нечто устойчивое и неизменное. Это то, что М.М. Бахтин называл "памятью жанра". Образно это можно было бы представить так: в структуре изучаемого произведения собственно жанра нет, но есть "тень", которую этот жанр отбрасывает. Каким бы неузнаваемым нам ни казалось жанровое лицо того или иного произведения, "память жанра" в нем все равно остается: она образует тот устойчивый фон жанровой традиции, на котором отчетливее оттеняются возникающие структурно-содержательные новации.

И еще одно очень важное соображение. Механизмом жанровой динамики в поэзии нового времени становится феноменологизация жанрового сознания. Жизнь жанра протекает в творческом сознании поэта. Этим, собственно, и обусловлена постоянная "смещаемость" жанра в процессе его бытования (то, что В.Н. Турбин называл "обратимостью жанра -его способностью превращаться в другие жанры, способностью рождаться, крепнуть, утверждаться, а затем умирать, мешая жить другим"). История пушкинской элегии красноречиво свидетельствует о том, что задача, достойная современного поэта, - не воспроизведение устойчивых канонических моделей, не рабское подражание классическим образцам (все это в лучшем случае выглядело бы более или менее удачной стилизацией), а поиск индивидуального авторского жанра, раскрытие его неповторимого феноменологического опыта.

Заключение

жанр элегия романтизм пушкин

Жанр элегии был очень органичен романтической поэзии начала девятнадцатого века. Восприятие почти незаметных и для «прозаического» ума несущественных «событий», происходящих вокруг, подготовляет кульминацию элегии - романтический контакт «души» поэта с «душою» мира. В элегиях поэтов-романтиков осуществились попытки воплотить сложную, стремящуюся познать законы человеческой жизни мысль, часто трагическую и философски значительную. Следуя канонам античного стихосложения, поэты-романтики обогатили жанр элегии новыми находками.

Список литературы

1. Балакина Т.И., “История русской культуры”, М., 1995.

2. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. 5-е изд., доп. Киев, 1994. С. 314.

3. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 13.

4. Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры: "Элегическая школа". СПб., 1994.

5. Галич А.И. Опыт науки изящного // Русские эстетические трактаты первой трети ХIХ века: В 2 т. Т.2. М., 1974. С. 262.

6. Зырянов О.В. Пушкинская феноменология элегического жанра /О.В. Зырянов // Известия Уральского государственного университета. - 1999. - № 11.

7. Карамзин Н.М., Дмитриев И.И. Стихотворения. Л., 1958.

8. Кюхельбекер В.К. Сочинения. Л., 1989. С. 437.

9. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. М., 1970.

10. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

11. Федотов О.И. Основы русского стихосложения. М., 1997.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Биография и творческий путь Константина Николаевича Батюшкова. Элегия как жанр новой романтической литературы. Значение поэзии Батюшкова в истории русской литературы. Литературные вкусы, отличительные черты прозы, чистота, блеск и образность языка.

презентация , добавлен 31.01.2015


Основные факты биографии Константина Николаевича Батюшкова (1787-1855) - предшественника А.С. Пушкина, поэта раннего русского романтизма, родоначальника новой "современной" русской поэзии. Аникреонтические и эпикурейские мотивы в творчестве поэта.

презентация , добавлен 05.09.2013


Тема стихотворения "Элегия" А.С. Пушкина. Художественно-выразительные средства, сравнения, олицетворения, эпитеты и антитеза в стихотворении. Грустный и повышенный пафос в стихотворении. Рассказ о жизни поэта и его готовности пройти свой путь до конца.

реферат , добавлен 08.05.2013


Основные черты русской поэзии периода Серебряного века. Символизм в русской художественной культуре и литературе. Подъем гуманитарных наук, литературы, театрального искусства в конце XIX-начале XX вв. Значение эпохи Серебряного века для русской культуры.

презентация , добавлен 26.02.2011


Общая характеристика "Золотого века" русской поэзии; главные достижения гениальных творцов XIX века. Ознакомление с творческой деятельностью основных представителей данного периода - Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета, Грибоедова, Дельвига и Вяземского.

реферат , добавлен 11.07.2011


Особенности восприятия и основные черты образов Италии и Рима в русской литературе начала XIX века. Римская тема в творчестве А.С. Пушкина, К.Ф. Рылеева, Катенина, Кюхельбекера и Батюшкова. Итальянские мотивы в произведениях поэтов пушкинской поры.

реферат , добавлен 22.04.2011


XIX век - "Золотой век" русской поэзии, век русской литературы в мировом масштабе. Расцвет сентиментализма – доминанты человеческой природы. Становления романтизма. Поэзия Лермонтова, Пушкина, Тютчева. Критический реализм как литературное направление.

доклад , добавлен 02.12.2010


Краткий очерк жизни, личностного и творческого становления великого российского поэта начала XX века Василия Жуковского. Характеристика поэзии "Сельское кладбище" как первого произведения поэта, анализ любовной и эпической лирики, гуманизм Жуковского.

курсовая работа , добавлен 06.05.2009


Лирический герой и авторская позиция в литературоведении, особенности их разграничения. Эпос и лирика: сопоставление принципов. Приемы воплощения и способы выражения авторской позиции. Специфика лирического героя и автора в поэзии Пушкина и Некрасова.

дипломная работа , добавлен 23.09.2012


Новаторство и традиции русской поэзии начала ХХ века, основательная трансформация традиционных жанров оды, романса, элегии и развитие нетрадиционных жанров: фрагмент, миниатюра, лирическая новелла. Особенности творчества Есенина, Блока, Маяковского.

Введение

Каждому человеку дано испытать чувство любви, но мне кажется, что только поэт способен выразить все оттенки и нюансы этого чувства. Недаром большую часть мировой поэзии составляет именно любовная лирика. И одно из самых заметных мест принадлежит в ней нашему великому национальному поэту А.С. Пушкину.

Для Пушкина любовь была одной из важнейших жизненных ценностей. В трагической по мироощущению «Элегии», написанной в 1830 году, высказывает свою заветную мечту:

И может быть на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Вся творческая биография поэта неотделима от его любовной лирики. В изображении А.С. Пушкина, как и в самой жизни, любовь многолика и многогранна. Ей сопутствуют самые разнообразные и противоречивые переживания. Все их невозможно перечислить. Это и слепая страсть, кипящая в крови, и ревность, и уязвленная гордость, вызванные неразделимым чувством … Это печаль и радость, увлечение и разочарования и многое-многое другое… Чувства любви у каждого человека проходит путь развития.

Поэтому тема: «Эволюция любовной элегии Пушкина 20-30-е годов» является актуальной, т.к. отражает то новое, что входит в жизнь, в настоящее время.

Объект: Любовная лирика А.С. Пушкина.

Предмет: Особенности эволюции любовной элегии Пушкина в период 20-30-х годорв.

Цель: На основе изучения научной литературы проследить эволюцию любовной элегии Пушкина.

1. Определить сущности ключевых понятий «эволюция», «элегия».

2. Описать особенности элегии Пушкина.

3. Выявить ход эволюции в элегии Пушкина.

Гипотеза: В связи с многообразными событиями в жизни поэта пушкнский герой любовной лирики переживает эволюцию.

1 Элегия – как жанр лирической поэзии

Элегия – греч. Elegeia – жалостная песня, литературный и музыкальный жанр; в поэзии стихотворение средней длины, медитативного или эмоционального содержания (обычно печального), чаще всего от первого лица, без отчетливой композиции. Элегия возникла в Греции в 7 веке до н.э., первоначально имела преимущественно морально-полититическое содержание; потом в эллинистической и римской поэзии преобладающей становится любовная тематика.

Так называемая описательная поэзия широко запечатлела картины природы, которая в эту пору давалась преимущественно элегически – в тонах сожалений о прошлом.

Элегические тона присутствуют и в пейзажах. В воображении чарующие картины прошлого – «сельские танцы, резвые игры в лугах», «на деревьях очаровательные плоды»

Древними греками элегия мыслилась как произведение, написанное строго определенным стихотворным размером – элегическим дистихом и исполнявшаяся речитативом под аккомпанемент флейты. Этой элегии (ее родоначальник- поэт Калин, 7 в. До н.э.) был присущ весьма широкий круг тем и мотивов (прославление доблестных воинов, философские размышления, любовь, нравоучение) элегия стала жанром, сосредоточенным прежде всего на любовной теме.

Слово «элегия», как видно обозначает несколько жанровых образований. Элегии ранних эпох и культур обладают различными признакам, что являет собой элегия как таковая и в чем ее надэпохальная уникальность, сказать невозможно в принципе. Единственно корректным является определение элегии «вообще», как «жанра лирической поэзии».

В русской поэзии элегия появляется в 18веке у А. П. Сумарокова, переживает расцвет в творчестве Василия Андреевича Жуковского, К.Н. Батюшкова.

Жанр элегия был распространен в конце 19 начале 20 года, когда на смену классицизма пришли сентиментализм и романтизм. Широко известны элегии Жуковского, Баратынского, Батюшкова.

Первые произведения Баратынского были элегии. Имя и произведения Баратынского быстро стали известны всей читающей России. Его произведения читались, неизменно одобрялись в Вольном обществе любителей российской словесности. В традиционной форме «унылой» элегии Баратынский, сумел воплотить богатство и сложность, противоречивость и многогранность эмоционального мира конкретного человека. В лучших элегиях Баратынского мы видим не традиционное элегическое «Я» с неизменными мотивами увядания, разочарования в жизни и скорби по уходящей молодости, а индивидуальную личность, чувства которой объясняются обстоятельствами ее жизни. Раскрывая изменчивость и противоречивость чувства, поэт использовал ее воплощения в стихе новую, более широкую палитру художественных средств. Существо творческих открытий Баратынского, его умение с реалистической точностью и холодной трезвостью анализировать движения чувств, психологические процессы, протекающие в душе человека. Баратынский рисует чувство в динамике, пристально следит за тем, как каждое изменение в нем накладывает отпечаток на образ жизни.

Элегия выдвигается на первый план в творчестве Василия Андреевича Жуковского. Успех, признание у читателей, широкая литературная известность. В поэтической типографии «Вечера» легко угадываются окрестности Белева и Мишенского, в элегических сетованиях и раздумьях автора находят отражение реальные события жизни, пережитые им испытания и утрат, художественные открытия Жуковского определившие новаторские черты его элегий, связаны с утверждением биографизма как особого метода лирической поэзии, с повышением роли личного начала в ней. Постепенно элегия получает у Жуковского и более отчетливые признаки жанра национально-русского, а текст насыщается острым социальным содержанием. В дальнейшем Жуковский прибегает к этой жанровой форме в поворотные моменты своей творческой эволюции, обозначая элегией события своей внутренней жизни.

Элегия за годы своего существования претерпевала некоторые изменения, т.е. эволюцию.

Эволюция от латинского слова evolutio – развертывание, в широком смысле синоним развития; в более узком смысле – один из основных типов развития: медленные, постепенные, количественные и качественные изменения. При этом каждое новое состояние объекта имеет по сравнению с предшествующим более высокому уровню организации и дифференциации функций.

2 Значение жанра элегии в поэзии Пушкина 20-25годов XIX в.

История «элегии» еще одно доказательство, что юный Пушкин испытывал недостаток более в мастерстве, чем в содержании. Когда же достиг вершины мастерства, то появились «Дар напрасный, дар случайный…» и «В часы забав иль праздной скуки…» по своим мотивам несомненно несомненно восходящие к «Подражанию» но не отменяющее и не заменяющее «Подражания» если требует всегда быть готовым к преодолению отчаяния, значит, оно все-таки неустранимо, хотя смысл человеческой жизни всякий раз возвышается над ним. Значит, бытие наше сразу трагично и героично. Таким образом, сам характер Пушкина в своем даре свидетельствовал о неограниченных возможностях его дара. И это началось с его первых поэтических шагов и продолжалось до самого конца. Обращенная ко всем нам, поэзия Пушкина представляет собой как бы эталон простоты и совершенства.

Надо сказать, вечная забота о просторе – один из решающих признаков именно русского искусства, и прежде всего литературы.

Брюсов верно интерпретирует лирические мотивы и темы ранних пушкинских элегий. Однако он излишне уточняет и конкретизирует биографические детали, психологические мотивы этих элегий. Конечно, сознание невозможности открытого, а тем более взаимного проявления чувств шестнадцатилетнего поэта по отношению к светской красавице, фрейлине двора, избалованной всеобщим преклонением и успехом, вызвало пессимистические мотивы в Пушкинских стихах.

Но все признания «унынии», «печали» в «души холодном молоке», в том что поэт смотрит на жизнь «недвижными глазами», «холодным взором» («Разлука»), свидетельствуют лишь об обращении к привычному реквизиту элегической поэзии Батюшкова и Жуковского. Да и самый образ поэта, который возникает в этих стихах – облик романтического лирического героя, каким его представляли Жуковский и Батюшков.

Уныл, как сумрак полуночи,

И бледен, как осенний свет.

С главою, мрачно преклоненной,

С укрытой горестью в груди,

Печальной думой увлеченный….

(«Наездники»)

В стихотворениях, обращенных к Е.П. Батюшкову, лишь угадывается затаенное чувство поэта: они лишены тех конкретных и индивидуальных оттенков, той стремительности и взволнованности чувства, которые так характерны для зрелых стихов поэта. Свои переживания Пушкин в лицейских стихах облекает в условные поэтические образы. Да и самые чувства молодого поэта еще во многом поверхностны, внушены литературными образцами. В своих стихах он идеализирует и украшает переживания и впечатления, которые зародились от случайных встреч, светских намеков, идеальных мечтаний.

Один из лучших образцов этой юношеской лирики – элегия «Любовь одна – веселье жизни хладной…» (1816). Уже певая строка элегии удивительна по изяществу и совершенству стих, предвещающего дальнейшее развитие пушкинской поэзии.

Любовь одна – веселье жизни хладной,

Любовь одна – мучение сердец:

Она дарит один лишь миг отрадный,

А горестям не виден и конец.

Несмотря на то, что элегия провела большую часть своего (довольно долгого) существования в тени других, более популярных лирических жанров, её история сама по себе весьма интересна: как бульварный роман, она полна взлётов и падений, превращений и путешествий. Элегия побывала на полях сражений, в будуарах аристократов и на мрачных кладбищах. Оставаясь на вторых ролях, она, тем не менее, сыграла свою роль в развитии других жанров и множества европейских литератур, не в последнюю очередь - русской.

Род литературы: лирика

Время появления: около VII в. до н.э.

Место появления: Древняя Греция

Канон: строгий, менялся с течением времени

Распространение: европейские литературы

Истоки

Начнём мы, как и полагается, с начала. А начало элегии лежит в Древней Греции. Точно не установлено, откуда само слово ἐλεγεία появилось в древнегреческом (большинство учёных считают, что оно возникло от фригийского слова, обозначающего название музыкального инструмента), но известно, что у греков его позаимствовали римляне, а из латыни оно перешло во многие европейские языки. Прародителем жанра элегии было причитание, скорбный плач об умершем, и тема смерти долгое время была одной из самых популярных среди поэтов-элегиков (вспомните «Сельское кладбище» В.А. Жуковского).

Тем не менее, изначально элегия совсем не обязательно носила скорбный характер. Например, элегии Каллина из Эфеса (древнейшие из дошедших до наших дней) носили военно-патриотический характер, призывали храбро сражаться и защищать свою родину от захватчиков: «От судьбы не уйдешь, и часто смертный удел настигает в дому человека, который бежал с поля брани. Труса никто не жалеет, никто не чтит; героя, напротив, оплакивает весь народ, а при жизни чествуют его, как божество ».

Ещё сильнее и выразительнее звучала эта тематика в элегиях спартанца Тиртея, которые в Спарте использовали как военные песни.

Широкую известность получили политические элегии Солона, философские элегии Ксенофана и мифические элегии целого ряда древнегреческих поэтов. Отличительные особенности элегии лежали не в описываемых темах и используемых образах, но в самой структуре элегий. Они писались особым строем, т. н. элегическим дистихом, который представлял собой чередование гекзаметра и пентаметра . Элегии Каллина и Тиртея должны были вдохновлять и обучать юношей, внушать им любовь к ратному делу и воспитывать в них высокие моральные качества, и именно для этого использовался дистих: в отличие от классического гекзаметра, чередование строк и нестандартный размер позволяли акцентировать внимание на содержащейся в них морали, поучениях, советах и предостережениях.

Так в какой же момент появилась знакомая нам печальная элегия? Как правило, «ответственным» за её возникновение считается Мимнерм из Колофона. Он первый использовал элегический дистих для выражения своих чувств, в особенности ‒ своей любви к прекрасной флейтистке Нанно. Эротические элегии Мимнерма пронизаны скорбными размышлениями о кратковременности счастья, увядании молодости, приближении старости и неизбежной смерти.

Мимнерм оказал значительное влияние на античных поэтов-элегиков, как греческих, так и римских, но, к сожалению, не все его стихи дошли до потомков. Поэтому основоположником жанра «настоящей», печальной элегии считается, всё же, Гай Валерий Катулл.

Эротические элегии Мимнерма пронизаны скорбными размышлениями о кратковременности счастья, увядании молодости, приближении старости и неизбежной смерти.

Сила чувств и переживаний Катулла была так ярко описана им в своих элегиях, что для его последователей ‒ Тибулла, Проперция ‒ она стала обязательным условием, каноном жанра, и свои элегии они писали уже по образцу Катулла. Разница заключалась в том, что если лирика их наставника была искренней, вдохновлённой настоящими любовными переживаниями, то для них это были исключительно упражнения в поэтическом мастерстве.

Век подражательной любовной элегии продлился недолго. Овидий, последователь Тибулла и Проперция, постарался вернуться к стилю Катулла: в основу его элегий также легли настоящие чувства и переживания. Овидий черпал вдохновение из реальных чувств, из перипетий своей собственной судьбы. Недаром его лучшие произведения ‒ «Печальные элегии» (Tristia) ‒ были написаны в ссылке на берегах Чёрного моря. Искренность его чувств была высоко оценена последующими поколениями поэтов.

И. Теодореску-Сион. «Овидий в изгнании» (1915)

Н. Буало в своём «Поэтическом искусстве» писал: «Нет, были не смешны любви слова живые / Что диктовал Амур Тибуллу в дни былые / И безыскусственно его напев звучал / Когда Овидия он песням обучал // Элегия сильна лишь чувством непритворным» (Перевод Э.Л. Линецкой) .

Элегии Мимнерма были, отчасти, счастливым случаем, удачной находкой поэта, экспериментом с ещё довольно плохо развитым жанром. Его творчество послужило примером для многих античных элегиков, но у Мимнерма не было настоящих последователей, которые продолжили бы его дело. Если бы не чудом дошедшие до нашего времени сборники, возможно, мы даже не знали бы его имени. Совершенно иначе обстоят дела с элегиями Катулла: в них мы видим системность, продуманность, целенаправленное развитие жанра. Существовала плеяда поэтов-учеников Катулла.

У их творчества была даже политическая подоплёка: после падения республики и установления тирании Августа гражданская активность сошла на нет, новому режиму требовались лишь послушные слуги и придворные льстецы, в нём не было места оппозиционно настроенным, свободомыслящим деятелям искусства, и единственным способом сохранить свою творческую независимость для них стал уход в мир личной жизни, интимных чувств и переживаний, выражаемых ими через свои элегии.

Возрождение элегии

Прошло полторы тысячи лет, прежде чем элегия снова заняла заметное место в литературе. Возросший интерес к античной культуре, волной прокатившийся по Европе в эпоху Ренессанса, способствовал возрождению ряда жанров литературы, в число которых вошла и элегия. Элегии писали поэты «Плеяды», в особенности Пьер Де Ронсар и Жоашен Дю Белле, и целый ряд известных европейских поэтов, таких как Матюрен Ренье, Эдмунд Спенсер и Луиш де Камоэнс. Поэзии Возрождения, с её культом свободной, тонко чувствующей и всесторонне развитой личности, были нужны жанры, способные выразить идеи нового времени, и элегия замечательно подходила под эти требования.

С наступлением эпохи классицизма ситуация снова изменилась. Индивидуальная, непосредственно-эмоциональная элегия плохо вписывалась в жёсткие, рациональные рамки нового направления, в связи с чем она была отодвинута на второй план такими жанрами, как гимн и ода. Вернёмся к «Поэтическому искусству» теоретика классицизма Буало, имя которого мы уже упоминали. Он писал: «В одеждах траурных, потупя взор уныло / Элегия, скорбя, над гробом слезы льет // Не дерзок, но высок ее стиха полет // Она рисует нам влюбленных смех, и слезы / И радость, и печаль, и ревности угрозы».

Поэзии Возрождения, с её культом свободной, тонко чувствующей и всесторонне развитой личности, были нужны жанры, способные выразить идеи нового времени, и элегия замечательно подходила под эти требования.

В целом, XVII ‒ начало XVIII века были периодом упадка элегии. Её особенностью всегда было определённое бунтарство, индивидуальность, противопоставление поэтами своего внутреннего мира миру внешнему, холодному и жестокому, но в эпоху расцвета классицизма эти границы между внутренним и внешним мирами стёрлись, поэзия, ограниченная рамками рационализма, стала использоваться в общественно-политических целях и в ней не было места элегической индивидуальности. Уделом элегии становится т. н. прециозная поэзия ‒ манерная и вычурная поэзия аристократов.

Романтизация

Тем не менее, вскоре элегия снова поднялась на вершину поэтического Олимпа, став вестницей предромантических веяний. Именно те качества, которые отодвинули её на второй план при классицизме, стали её спасением с наступлением романтизма. В силу определённых особенностей исторического развития страной, в которой (снова) возродилась элегия, оказалась Англия. Произошло это, конечно же, не случайно: в Англии, раньше всех европейских стран столкнувшейся с буржуазным обществом, раньше всех возникло критическое к нему отношение. Поэты вновь обратились к интимной индивидуальности римской элегии, но на этот раз противопоставляя её не деспотизму расчётливых политиков, а мещанской серости буржуазии. Интересной особенностью английской элегии стало противопоставление деревенской романтики и скучной городской жизни, идеализация сельского образа жизни.

Самым видным образцом элегий того времени стала «Элегия, написанная на сельском кладбище» (1750) Томаса Грея, которую спустя десятилетия и перевел Жуковский («Сельское кладбище»): «В туманном сумраке окрестность исчезает // Повсюду тишина; повсюду мертвый сон / Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает / Лишь слышится вдали рогов унылый звон».

И. Левитан. «Вечер» 1877

Мы видим возвращение к древнейшим корням элегии, к причитаниям со всеми темами и образами, которые ещё столетие будут доминировать в жанре: кресты, могилы, вечер, луна, звон колоколов и размышления о судьбе человеческой, о неизбежной смерти и тщетности бытия. Такая обстановка отчасти стирает грань между настоящим миром и воображением, и стремится подчеркнуть силу переживаемых чувств на фоне ослабленной реальности, ведь для поэтов-романтиков испытываемые эмоции были гораздо важнее мимолётной действительности.

Русская классическая элегия

Мы не случайно описали основные вехи, пройденные элегией в своём развитии, прежде чем перейти к описанию русской элегии. Помимо влияния иностранцев-современников, многие русские поэты ощущали себя идейными последователями элегиков древности. Например, К.Н. Батюшкову было близко по духу творчество Тибулла. Особенно близко было ему стремление Тибулла противостоять деспотизму своего времени, которое он выражал с помощью своего творчества. А.С. Пушкину же, напротив, импонировал Овидий, умевший неповторимо выразить глубину и силу своих чувств и переживаний. Помимо того, Пушкин был одним из первых поэтов, вновь обратившихся к элегическому дистиху.

Удивительно, но одним из важных источников, из которых черпали вдохновение русские поэты, был фольклор, в особенности ‒ как это было и во времена Древней Греции ‒ плачи и причитания.

Такая обстановка отчасти стирает грань между настоящим миром и воображением, и стремится подчеркнуть силу переживаемых чувств на фоне ослабленной реальности, ведь для поэтов-романтиков испытываемые эмоции были гораздо важнее мимолётной действительности.

Так, элегии часто уподоблялись в восприятии читателя традиционным плачам-причитаниям, обращениям к умершим с вопросами и просьбами. Это вполне закономерно: размышления, содержащиеся в элегии, должны быть кому-то адресованы, но не любой слушатель подойдёт на роль адресата. Это должен быть тонко чувствующий человек, понимающий душевные метания поэта. Существуют ли такие идеалы? Представить трудно. Совсем другое дело ‒ мёртвый: даже не зная человека, можно легко представить его именно тем адресатом, который нужен автору, и «общаться» с ним соответствующе. Он не ответит (не дай Бог!), не прервёт, внимательно выслушает и поймёт всю скорбь, вложенную поэтом в своё творение.

Элегия, которая обыкновенно считается не самым значимым и заметным жанром, упала на добрую почву широкой и глубоко чувствующей русской души, и почти на два столетия закрепилась в русской литературе. За это время отечественные поэты, начиная с Сумарокова и заканчивая Бальмонтом и Брюсовым, успели примерить на себя все её типы и разновидности и создать свой, уникальный вариант. В целом, русская элегия отразила отчаяние, тоску и скорби русских поэтов (в ней, в частности, нашла своё место свойственная им жажда рефлексии). ■

Наталья Дровалёва

ЖАНРОВАЯ ПОЭТИКА ЛИРИКИ (ЭЛЕГИЯ) ПОЭТИЧЕСКАЯ САМОРЕФЛЕКСИЯ В ЛИРИКЕ В.Ф. ХОДАСЕВИЧА

Спиридонова Кристина Сергеевна

студент 3 курса, филологический факультет, Томский государственный университет, г. Томск

Е- mail : Schris @ yandex . ru

Сваровская Анна Сергеевна

научный руководитель, канд. филол. наук, доцент, филологический факультет, Томский государственный университет, г. Томск

Поэтическая саморефлексиякак воплощение в поэтическом тексте рефлексии автора о процессе творчества и связанных с ним феноменах вдохновения, версификации (техники стихосложения) и других реалий творческого процесса относительно недавно стала предметом научного осмысления. Например, в своей статье «Филологическое самосознание современной поэзии» С.А. Бойко рассматривает филологическое самосознание поэзии второй половины ХХ века как уже сложившуюся традицию. Поэты имеют в своём лексическом запасе слова, обозначающие различные литературоведческие понятия, и активно употребляют их в текстах своих поэтических произведений, причём не только в заглавиях и подзаголовках, но и в самих текстах: это могут быть обозначения жанров (ода , элегия , стансы , баллада , романс и др.), названия поэтических «твёрдых форм» (сонет , триолет и др.), художественные тропы (метафора , ирония и др.), сами слова «стих » и «слово » в их литературном смысле и прочее - именно такого рода слова «хорошо приспособлены к тому, чтобы выражать самосознание поэзии » .

Различные литературоведческие термины (в частности названия поэтических жанров) также могут в поэтическом тексте выполнять метонимическую функцию - обозначать саму поэзию как таковую. В подтверждение этому Бойко приводит в пример «Вторую лёгкую сатиру» Давида Самойлова, в которой поэт обращается «к своему недоброжелателю (читай - «румяному критику») с такими словами » :

Когда, к моим принюхиваясь одам,

Подавишься ты толстым бутербродом,

Тебя я первый стукну по спине.

Здесь слово «оды » обозначает поэзию автора (а прямой смысл был исключён Бойко ввиду того, что Самойлов не писал в жанре оды). Также Бойко приводит в пример употребление такого слова, являющегося названием поэтического жанра, как элегия в стихотворениях Б. Ахмадулиной «Вся тьма - в отсутствии, в опале» («Электрик запил, для элегий / тем больше у меня причин ») и И. Бродского «Выступление в Сорбонне» («Истинная любовь / к мудрости / оборачивается / краской стыда, иногда - элегией »). «В примерах Бродского и Ахмадулиной элегии реализуют три возможности одновременно: во-первых, прочитываются в прямом смысле (форма элегии приемлема для этих художников), во-вторых, актуализируя смысл «поэтическое произведение», метонимически обозначают стихотворения вообще, в-третьих, в значении «опус меланхолического настроя» элегии служат метафорой невесёлых речей или мыслей героя » .

Автор статьи отмечает также довольно интересный приём из области саморефлексии, который очевиден, например, в «Стансах» Д. Самойлова («Напишем суровые стансы / Совсем безо всяких прикрас ») или в «Эклоге 4-ой (зимней)» И. Бродского:

Зубы, устав от чечетки стужи,

Так родится эклога.

Подобные слова, раскрывающие тему поэтической саморефлексии, используются поэтами не только в качестве заглавия к стихотворениям, но и употребляются непосредственно в самих текстах или даже могут одновременно присутствовать и в заглавии и в тексте стихотворения, а иногда наблюдается и совпадение номинации жанра произведения в его заглавии с жанровой формой, в которой оно написано - что подчёркивает обдуманность и целенаправленность выбранной формы поэтического произведения.

Всё это прослеживается не только в творчестве поэтов, рассмотренных в статье Бойко, но и в лирике В.Ф. Ходасевича - одного из поэтов русской эмиграции, чьё поэтическое наследие остаётся неисследованным в отношении темы поэтической саморефлексии, которая, безусловно, в той или иной мере присутствует в значительной части его лирики.

Данная работа является своего рода составной частью одной объёмной научно–исследовательской работы, объединяющей в себе под общим названием «Поэтическая саморефлексия в лирике В.Ф. Ходасевича» такие более частные аспекты, как, например, семантика стиховедческих терминов в заглавиях стихотворений или жанровая поэтика лирики (элегия, баллада, сонет). В рамках заданной темы мы принимаем во внимание всё лирическое наследие Ходасевича, то есть анализируем саморефлексию в его поэзии, опираясь на четырёхтомное собрание сочинений 1996 года , в котором приведены в хронологической последовательности все 5 опубликованных при жизни Ходасевича циклов его стихотворений, каждый из которых представляет собой определённый этап поэтического творчества, соответствовавший духовной эволюции поэта: «Молодость», «Счастливый домик», «Путём зерна», «Тяжёлая лира» и «Европейская ночь», и в которое также включены стихотворения, не входившие в прижизненные издания книг Ходасевича, а также наброски из черновых рукописей поэта. В общей сложности нами было отмечено 92 такого рода стихотворений: 6 - из сборника «Молодость», 10 - из «Европейской ночи», по 13 - из «Путём зерна», «Тяжёлой лиры» и раздела «Несобранного в книги», а также 26 стихотворений - из раздела «Не опубликованного при жизни и неоконченного».

1. Понятие литературного жанра

Понятие литературного жанраподразумевает преемственность восприятия: читатель, обнаруживая в произведении те или иные особенности сюжета, места действия, поведения героев, относит его к какому-либо известному ему жанру, вспоминая прочитанное и узнавая в новом знакомое.

Жанр (от фр. genre - род, вид) – «определенный вид литературных произведений, принадлежащих одному и тому же роду. Различаются три рода художественной литературы - эпос, лирика и драма. Кэпическим жанрам относятся: эпопея, былина, сказка, поэма, роман, повесть, новелла, рассказ, <…>; клирическим жанрам: ода, баллада, элегия, послание, <…>; кдраматическим жанрам: трагедия, комедия, драма, <…> » .

Существуют следующие наименования лирических жанров: гимн, дифирамб, ода, песня, послание, романс, сонет, стансы, эклога, элегия, эпиграмма, эпиталама, эпитафия.

В рамках освоения проблемы поэтической саморефлексии в лирике В.Ф. Ходасевича особое внимание было обращено на жанр элегии.

2. Из истории лирического жанра элегии

Элегия – это древнейший и один из самых распространенных жанров мировой лирической поэзии. Все авторы различных энциклопедических статей рассматривают термин «элегия», опираясь на греческое происхождение этого слова: ‘ελεγεία - «жалобная песня», также «с лово έλεγοςозначало у греков печальную песнь под аккомпанемент флейты » .

Нами были рассмотрены несколько энциклопедических статей, освящающих понятие элегии. При их сопоставлении отмечается, что неотъемлемой чертой элегии является её грустный (печальный) характер.

М.Л. Гаспаров даёт наиболее полное определение данного термина, описывая объём, содержание, субъектную организацию и композицию текста элегии: «лирический жанр, стихотворение средней длины, медитативного или эмоционального содержания (обычно печального), чаще всего - от первого лица, без отчетливой композиции » .

В словарной статье «Элегия» своего «Поэтического словаря» А.П. Квятковский уделяет внимание античному происхождению элегии и более полно расписывает варианты эмоционального содержания элегии: «лирический жанр античной поэзии, стихотворение, проникнутое смешанным чувством радости и печали или только грустью, раздумьем, размышлением, с оттенком поэтической интимности » .

И.Р. Эйгес приводит самое краткое определение элегии: «стихотворение с характером задумчивой грусти » . Далее в его статье даётся развернутая характеристика данного жанра с точки зрения его исторического развития, приводятся имена известных поэтов-элегиков разных стран и веков, а также примеры распространённых элегических мотивов.

Подобная структура наблюдается и в словарной статье Л.Г. Фризмана: даётся краткое определение элегии, никак не характеризующее её признаки, - «жанр лирической поэзии » - и далее следует описание истории существования жанра элегии в литературе от античной до современной автору эпохи и соответствующих им основных мотивов.

Элегия возникла в Древней Греции в VII в. до н. э. - её родоначальником считается Каллин . «Первоначально, в древнегреческой поэзии элегия обозначала стихотворение, написанное строфой определенного размера, а именно двустишием: гекзаметр–пентаметр. <…> Имея общий характер лирического размышления, элегия у древних греков была весьма разнообразной по содержанию » :

· воинственная элегия (Каллин, Тиртей),

· обличительная элегия (Архилох, Симонид),

· печальная элегия (Архилох, Симонид),

· политическая элегия (Мимнерм, Каллин),

· философская элегия (Солон, Теогнид).

У римлян элегия стала более определенной по характеру, но и более свободной по форме:

· автобиографическая (Овидий),

· любовная, эротическая (Овидий, Тибулл, Проперций),

· политическая (Проперций),

· скорбная (Овидий).

Интерес к созданию элегий как подражаний античным образцам возникает в эпоху Возрождения. В эпоху предромантизма и романтизма наступает расцвет этого жанра:

· любовные элегии (Шенье),

· реставрация античных элегий (Гёте),

· унылые элегии (Грей, Юнг).

Представление о жанре почти за две тысячи лет сильно изменилось: с течением времени жанр элегии утратил строгость формы. В частности, элегия в русской поэзии не имеет каких-либо формальных признаков. К жанру элегии может быть отнесено практически каждое стихотворение философско-медитативного плана, в котором отражены чувства и настроения тоски, грусти, отчаяния, разуверения, мысли о прошлом, воспоминания, сожаления.

Первым опытом элегического жанра на русской почве стал цикл элегий В.К. Тредиаковского, приложенный автором к трактату «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» (1735 года): он создавал вариант новой элегии, опираясь на наследие античных поэтов.

Как жанр элегия развилась в конце XVIIIи особенно в начале XIX веков. Выдающимися русскими поэтами-элегиками являются В.А. Жуковский, Е.А. Боратынский, А.С. Пушкин. Также элегии создавали М.Ю. Лермонтов, К.Н. Батюшков, Н.М. Языков, Н.А. Некрасов, А.А. Фет, В.Я. Брюсов, А.А. Блок, И.Ф. Анненский, С.А. Есенин и многие другие поэты XIX и XX вв.

За классическими русскими элегиями традиционно закрепился стихотворный размер преимущественно ямбический с варьирующимся количеством стоп.

Отметим, что В.А. Пронин в своём учебном пособии по теории литературных жанров дал некую общую схему для стереотипной элегии, представив ход мыслей лирического героя элегии: «Я одинок в этом мире, но любовь помогает мне преодолеть одиночество моего существования, однако любовь оказалась призрачной, я еще более одинок в этот вечерний осенний миг вечности, к которой принадлежит и моя жизнь » . Таким образом, исходя из сложившейся традиции, за элегией закрепляется любовное содержание: причём любовь становится лишь очередным поводом к разладу с миром.

Также традиционно выделяют следующие сложившиеся устойчивые черты элегии:

· интимность,

· мотив бренности земного бытия,

· мотив несчастливой любви,

· мотив одиночества,

· мотив разочарования.

3. Функционирование лирического жанра элегии в русской поэзии (на примере творчества В.А. Жуковского, Е.А. Боратынского, А.С. Пушкина)

1) Жанр элегии в творчестве В.А. Жуковского: основные мотивы

Рождение жанра русской элегии обычно датируется 1802 годом и связывается с творчеством Жуковского, а именно с тем, что его перевод элегии Грея «Сельское кладбище» (1802 года) стал первым шагом к началу новой русской поэзии, окончательно вышедшей из пределов риторики и обратившейся к искренности, интимности и глубине.

В общем духе и форме элегии Грея, то есть в виде больших стихотворений, исполненных скорбного раздумья, написаны и другие стихотворения Жуковского, названные им самим элегиями: например, «Вечер» (1806), «Славянка» (1816), «Море» (1822).

Основными элегическими мотивами в творчестве Жуковского являются:

· мотив меланхолических размышлений,

· мотив созерцания природы,

· мотив уединения, погружения во внутренний мир,

· мотив уходящей молодости,

· мотивы несправедливости, суетности, тщеты и заката жизни,

· образ поэта-мечтателя.

2) Жанр элегии в творчестве Е.А. Боратынского: основные мотивы

В традиционной форме «унылой» элегии Боратынский сумел воплотить богатство и сложность, противоречивость и многогранность эмоционального мира конкретного человека. В лучших элегиях Боратынского мы видим не традиционное элегическое «я» с неизменными мотивами увядания, разочарования в жизни и скорби по уходящей молодости, а индивидуальную личность, чувства которой объясняются обстоятельствами ее жизни.

Боратынский стал одним из тех поэтов, которые нашли пути обновления элегического жанра, его тематики и стиля. Пушкин признавал гениальность Боратынского, считая, что тот довёл жанр элегии до совершенства. Полный текст его элегии «Признание» (1823 года) приведён в энциклопедической статье Фризмана «Элегия» в качестве примера русской элегии , что подтверждает статус этого произведения как идеала в элегическом жанре.

Для элегического творчества Боратынского характерны:

· мотив болезненно сопротивляющейся, но уступающей и угасающей эмоции,

· мотив влияния окружающей среды,

· мотив долгих лет разлуки,

· мотив жизненных бурь,

· мотив любовного охлаждения, нарушения любовных клятв, измены первой любви, брака по расчету,

· мотив полного забвения,

· мотив разрушительного хода времени,

· эпикурейские мотивы (эротика, пиры).

3) Жанр элегии в творчестве А.С. Пушкина: основные мотивы

Пушкин начал писать лирические произведения в жанре элегии примерно с 1815 года, когда ещё учился в лицее. С 1816 года элегия становится продуктивным жанром в его творчестве (почти все элегии датируются этим годом: «Окно», «Элегия»(«Счастлив, кто в страсти сам себе»), «Месяц», «К Морфею», «Слово милой», «Друзьям», «Наслажденье»). В начале двадцатых годов одна за другой появляются пушкинские элегии, каждая из которых являет собой шедевр жанра - это: «Погасло дневное светило» (1820), «Редеет облаков летучая гряда...» (1820), «Я пережил свои желанья...» (1821), «Простишь ли мне ревнивые мечты...» (1823), «К морю» (1824), «Андрей Шенье» (1825), «Желание славы» (1825) и ряд других. В элегиях 1928 года и последующих лет («Когда для смертного умолкнет шумный день...», «Дар напрасный, дар случайный», «Брожу ли я вдоль улиц шумных») возникает предчувствие собственной не столь отдаленной кончины.

«Даже на фоне художественных открытий элегии Боратынского, доведшего возможности жанра до, казалось бы, полного совершенства, пушкинский опыт элегики поражает не меньшей оригинальностью и новаторской силой » . Новаторство Пушкина в жанре элегии коснулось как содержания (например, индивидуализация темы и конкретизация лирического я), так и формы (выбор стихотворного размера).

Основные мотивы элегической лирики Пушкина:

· мотив воспоминаний,

· мотив жизни как дара, ниспосланного свыше,

· мотив изгнанничества, бегства,

· мотив неразделённой любви,

· мотив покорения судьбе,

· мотив преждевременно увядшей души,

· мотив приближающейся смерти,

· мотив разочарования в дружбе,

· мотив разочарования в любви,

· мотив слёз,

· мотив тщетности порывов к свободе,

· мотив угасающей молодости,

· мотив уныния.

Таким образом, Пушкин быстро перерос своих учителей, Жуковского и Боратынского, - он стал по-своему развивать жанр элегии, вводя в него новые элементы, привнося новые мотивы. В более позднем творчестве Пушкина утвердился синтетический жанр, в котором наряду с традиционными элегическими мотивами присутствуют элементы послания, появляется социальная и философская проблематика. Многие из стихотворений, которые Пушкин причислял к элегиям, получали подзаголовок «Отрывок», что подчеркивает отступление от традиционной жанровой принадлежности, указывает на открытость лирического замысла, фрагментарность и жанровую незавершенность стихотворения.

4. Жанр элегии в творчестве В.Ф. Ходасевича

При предварительно проведённых исследованиях на основе полученных нами ранее данных и составленных ранее таблиц частотности употребления в лирике Ходасевича слов, связанных с поэтической саморефлексией, нами было сделано несколько предварительных выводов, непосредственно касающихся настоящей темы доклада, - а именно о том, что в лирике Ходасевича нередко совпадение номинации жанра произведения в его названии с выбранной для него жанровой формой.

В частности в поэтическом наследии Ходасевича насчитывается 3 стихотворения с вынесенным в название термином «элегия», обозначающим один из лирических жанров. Это стихотворения «Поэт. Элегия» (1907 год, из книги «Молодость»), «Элегия («Взгляни, как наша ночь пуста и молчалива»)» (1908 год, из книги «Счастливый домик») и «Элегия (Деревья Кронверкского сада)» (1921 год, из книги «Тяжелая лира»).

Предметом же более пристального внимания в данной работе стало стихотворение Ходасевича: «Поэт. Элегия» (1907 год, из книги «Молодость»):

Поэт

Элегия

Не радостен апрель. Вода у берегов

Неровным льдом безвременно одета.

В холодном небе - стаи облаков

Слезливо–пепельного цвета

Ах, и весна, воспетая не мной

(В румянах тусклых дряхлая кокетка!),

Чуть приоткрыла полог заревой, -

И вновь дождя нависла сетка.

Печален день, тоскливо плачет ночь,

Как плеск стихов унылого поэта:

Ему весну велели превозмочь

Для утомительного лета

«Встречали ль вы в пустынной тьме лесной

Певца любви, певца своей печали?»

О, много раз встречались вы со мной,

Но тайных слез не замечали.

С самой первой строфы уже даже одним коротким первым предложением создаётся атмосфера тоски: «Не радостен апрель ». Далее разворачивается описание не менее тоскливого пейзажа, причём в основном посредством эпитетов «неровный », «холодный » и даже сложного прилагательного «слезливо-пепельный ». Все существительные этой строфы («апрель », «вода », «лёд », «небо », «облака ») относятся к одному образному ряду со значением «вода», а вода - это символ холода, сырости, бесцветности, и это метафора течения жизни, здесь - безвременно скованной льдом: «Вода / Неровным льдом безвременно одета ».

Вторая строфа выбивается из предыдущей логики описания весеннего пейзажа: в ней появляется лирический герой, чьим самосознанием и определяется логика лирического сюжета. Лирическим героем оказывается поэт, который сожалеет о том, что весна воспета не им: так в текст входит ещё один образ поэта - им становится тот, другой, поэт, который и воспел весну вместо лирического героя. В скобках приводится то самое описание весны другим поэтом, которое и возмущает лирического героя: «(В румянах тусклых дряхлая кокетка!) ». Эта метафора весны по сути своей является абсурдной из-за несоответствия привычному образу весны, а также оксюморонному сочетанию слов: «румяна » и «тусклые », «кокетка » и «дряхлая ». Эта пародийная характеристика весны, созданная на основе неких романтических штампов, - есть результат творчества неумелого, лишённого таланта поэта.

В следующей, третьей, строфе лирический герой награждает этого поэта эпитетом «унылый » (то есть поэт такой же унылый, как и сама элегия как жанр, унылая по определению) и характеризует его творчество как «плеск стихов »: то есть даже его стихи всего-навсего тихонько плещутся, а не звучат в полную силу, как и должно быть на самом деле у талантливого поэта. За образом «унылого поэта » кроется некий собирательный образ, воплощающий в себе всех поэтов-современников лирического героя. Они являются носителями элегических традиций и устоявшихся романтических клише, лишённых индивидуального оттенка, которыми они и пользуются при создании своих произведений. Строки «Ему весну велели превозмочь / Для утомительного лета » обличают подавляющую власть традиции над поэтическим творчеством: этому самому «унылому» поэту посредством бытующей традиции было велено превозмочь весну «для утомительного лета », то есть также, как и все другие поэты, он был обязан написать своё программное стихотворение и о весне, и о лете, и скорее всего об остальных временах года (о чём свидетельствует многоточие в конце строфы), причём непременно опираясь на сложившуюся систему штампов (образов и мотивов).

По принципу антитезы к предшествующему образу поэта приводятся следующие строки: «Встречали ль вы в пустынной тьме лесной / Певца любви, певца своей печали? » - реминисценция из элегии Пушкина «Певец» (1816 года): здесь «певец » - это истинный поэт. Эти строки даны как цитата из элегии действительно талантливого поэта (причём о талантливом поэте), как своеобразный пример нефальшивой элегии – таково мнение лирического героя. Для него это желанный идеал этого жанра, к которому он стремится, который всё же остаётся для него недостижим.

Так в стихотворение «Поэт. Элегия» входит третий тип поэта–певца, описанный Пушкиным и процитированный здесь. Лирический герой соотносит себя с этим самым пушкинским «певцом своей печали », и однако, отвечая на поставленный пушкинским лирическим героем вопрос, он сам признаёт за собой то, что он был одним из поэтов-современников, чьё творчество подавляется императивом традиции: «О, много раз встречались вы со мной ». Здесь «вы » - это обращение к поэтам-современникам лирического героя, наряду с которыми он также создавал штампованные стихотворения, каждый раз осознавая это и переживая по этому поводу: «Но тайных слёз не замечали » - и внутренне не принимая своё такое творчество, иронизируя даже над самим собой посредством слишком мелкого для элегического жанра эпитета «слезливо-пепельный цвет » (это последняя строка первой строфы данного стихотворения, оказавшейся образом весны в восприятии самого лирического героя, противопоставленным «дряхлой кокетке » другого поэта). Ведь он считает себя отличным от «унылого поэта »: лирический герой по-иному видит образ весны; он разделяет точку зрения Пушкина на то, какой должна быть элегия, и в первую очередь на то, каким должен быть настоящий поэт-певец.

Название стихотворения представляет собой слово «поэт»: «поэт » Ходасевича - этот тот же «певец » Пушкина, следовательно эти два слова-заглавия синонимичны. Отсюда видится прямая ориентация Ходасевича на Пушкина, как на своего кумира: он соотносит свой поэтический текст с текстом, созданным Пушкиным, соотносит себя как поэта с гением Пушкина, причем не только посредством сходного названия элегий, но и реминисценцией из пушкинского произведения. Таким образом, в заглавии стихотворения «Поэт» Ходасевича напрямую отражается тема поэта и поэзии.

Стихотворению также дан подзаголовок «Элегия». Этот термин служит не столько определением жанра написанного стихотворения, ведь исходя из традиционно сложившихся элегических мотивов несчастливой любви, бренности земного бытия и существующей условной схемы элегии (по Пронину), данное лирическое произведение Ходасевича не соответствует им. Хотя всё же на протяжении всего текста прослеживаются мотив разочарования лирического героя в своём творчестве и творчестве его современников и мотив одиночества лирического героя на фоне его нежелания быть как все и творить не по собственной воле. Через литературоведческий термин «элегия» Ходасевич указывает на то, что в данном лирическом произведении он рефлексирует по поводу сложившейся и бытовавшей в то время элегической традиции, причем посредством выбранного им жанра элегии. Таким образом, стихотворение Ходасевича «Поэт. Элегия» является полемическим диалогом с предшественниками и со своими современниками, со сложившейся элегической традицией и её романтическими клише.

Список литературы:

1. Бойко С. «Дивный выбор всевышних щедрот». Филологическое самосознание современной поэзии // Вопросы литературы. М., 2001. № 1. С. 44-73.
2. Зырянов О.В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. - 548 с.
3. Квятковский А.П. Жанр // Квятковский А.П. Поэтический словарь. М.: Сов. Энцикл., 1966. - 376 с.
4. Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А.А. Сурков. М.: Сов. энцикл., 1962-1978. - Т. 8: Флобер - Яшпал.
5. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. М.: НПК «Интелвак», 2001.
6. Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. М.; Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925.Т. 2. П-Я.
7. Пронин В.А. Элегия и ода - спор равных // Пронин В.А. Теория литературных жанров: Учеб. пособие. М.: Изд-во МГУП, 1999. - 196 с.
8. Ходасевич В.Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Стихотворения. Литературная критика 1906-1922. М.: Согласие, 199 - 592 с.

Первоначально понятие "элегия" было связано с формой стихотворения, но со временем главенствующим свойством стало содержание и настроение произведения. Какие произведения сейчас называют элегией? Что такое элегия? Какой мотив она несет?

что означает слово "элегия"

Владимир Даль в толковом словаре дает такое определение этому термину: это грустное, жалобное, немного унылое стихотворение. В толковом словаре Ушакова Д.Н. также объясняется, что такое элегия:

• в античной литературе - это стихотворение, которое написано двустишьями разнообразного содержания;
• в - это преимущественно печальный тон любовной лирики;
• в новой поэзии Западной Европы - это лирическое произведение, которое проникнуто печалью и грустью и посвящено каким-либо размышлениям или любовной теме;
• в музыке - это название музыкальных произведений грустного и печального характера.

Ожегов С.И и Шведов Н.Ю. в своем толковом словаре дают следующее объяснение, что такое элегия:

• это лирическое стихотворение, которое проникнуто грустью, еще их называют романтическими элегиями;
• музыкальное произведение скорбного, грустного, задумчивого характера.

Ефремова Т.Ф. в толковом словаре объясняет, что термин используется в нескольких значениях:

• это лирический жанр литературы 18-19-го веков;
• это лирическое стихотворение, пропитанное грустью и печалью;
• поэзия, которая написана двустишиями и заключает в себе размышления автора;
• это синоним слов "меланхолия" или "грусть".

В энциклопедическом словаре приведены те же объяснения термина, что и в толковом словаре Ушакова Д.Н.

В википедии «элегия» - это:

• лирический жанр, который содержит в стихотворной форме жалобу, печаль или эмоциональное философское раздумье над вопросами мироздания;
• музыкальное произведение грустного, задумчивого характера.

История элегии

Итак, что такое элегия? Откуда пришел этот термин? Когда возник? Какое имел первоначальное значение?

Слово происходит от греческого «элегос», которое переводится на русский язык как «жалобная песня».

Итак, определение, что такое элегия: в литературе это вид жанра или стихотворение эмоционального содержания, чаще написанное от первого лица.

Само понятие возникло в Древней Греции в 7-м веке до нашей эры (основоположники жанра - Мимнерм, Каллин, Феогнид, Тиртей), первоначально элегия имела морально-политическое содержание или обозначало форму стиха. В своеобразной форме создавались произведения на разные темы, например Архилох писал обличительные и печальные произведения, Солон - стихотворения с философским содержанием, Тиртей и Каллин - о войне, Мимнерм - о политике.

Но в период римского развития поэзии (Овидий, Проперций, Тибулл, Катулл) это понятие отождествляют с любовной лирикой.

Расцвет элегии наступает в эпоху романтизма (Грей Т., Юнг Э., Мильвуа Ш., Шенье А., Ламартина А., Парни Э., Гете).

Пишет в середине 18-го века элегию, которую почти через 50 лет переводит на русский язык Жуковский В.А. - «Сельское кладбище». Она положила начало развитию сентиментализма. В это время в литературе понимание того, что такое элегия, полностью меняется. Теперь это понятие означает стихотворение, которое пронизано грустью и задумчивостью. Для произведений этой эпохи характерны такие темы, как одиночество, интимность переживаний, разочарование, неразделенная любовь.

Но со временем элегия утрачивает жанровую отчетливость, и термин постепенно выходит из употребления, оставаясь только как знак традиции (Рильке Р.М. «Дуинские элегии», Брехт Б. «Буковские элегии»).

Определение: что такое элегия в литературе Западной Европы

Расцвет этого жанра в европейской литературе начался с элегии английского поэта Томаса Грея. В немецкой литературе в этом жанре написаны Гете «Римские элегии», Шиллером «Идеалы», «Прогулка», многие произведения Матиссона, Гейне, Гервега, Ленау, Фрейлиграта, Платена, Шлегеля и других авторов.

У французов в этом жанре творили Дебор-Вальмор, Шенье, Мильвуа, Мюссе, Ламартин, Делавинь, Гюго.

В Испании - Гарсиласо де ла Вега, Хуан Боскан.

В Италии основными представителями этого жанра, являются Кастальди, Гуарини, Аламанни.

В Польше - Балинский.

История элегии в русской поэзии

В русской лирике элегия появляется только в 18-м веке, этот жанр встречается у Тредиаковского В. К. и Сумарокова А. П., в творчестве Жуковского В. А., Батюшкова К. Н., Пушкина А. С., Баратынского Е. А., Языкова Н. М.; начиная со 2-й половины 19-го века термин употребляется только как название циклов у Фета А. А. и в названии отдельных стихотворений у Ахматовой А., Самойлова Д.

История элегии в музыке

Что такое элегия в музыке? Это жанр музыкального произведения печального или грустно мечтательного характера.

Элегия развивается как музыкальная пьеса только в конце 19-го - начала 20-го века, это произведения Бузони Ферруччо, Грига Эдварда, Форе Габриэля, Рахманинова Сергея, Калинникова Василия. Особо популярной стала «Эллегия», написанная Массне.

В конце 18-го века на русскую вокальную лирику существенно повлияла протяжная песня. Она очень близка к элегии по содержанию и способам выражения. Ей были близки темы смерти, несчастной любви, одиночества.

Протяжная песня сменяется сольной лирической, которая неразрывно связана с литературой - Теплов Г., Майер Ф., Дубянский Ф., Козловский О.

В первой половине 19-го века основной сферой для элегии был романс. А во второй половине столетия элегия присутствует в камерно-инструментальном творчестве Рахманинова, Чайковского, Аренского.

В 20-м веке многие эстрадные песни это потомки лирических элегий. Много в этом жанре работал Кутуньо Т., Дога Е., Крутой И., Паулс Р. Каждый из них подарил миру талантливые и удивительные мелодии, от которых душа становится прекрасней, как и их музыка.